Рафаэль Гусейнов: Дорога на эшафот

Рафаэль Гусейнов

На Западе принято считать, что в «дикой» России казни и пытки всегда были массовыми и повсеместными. Но факты опровергают это мнение

Способы казни и частоту их применения, как правило, выбирали правители. Зависело это от религии, которую они исповедовали, от ментальности народа, которым они управляли, и, разумеется, от их собственной фантазии. Прогресс (если, конечно, это слово подходит в данном контексте) вторгался и сюда: от топора и веревки как инструментов казни человечество двигалось к гильотине, удушению газом и смерти от инъекций. Изобретательность людей, осуждающих себе подобных на смерть, во все времена была неисчерпаемой. Одно перечисление способов, с помощью которых приговоренных отправляли на тот свет, заняло бы десяток страниц.

Вопреки расхожим представлениям, в России смертная казнь, да еще и публичная, не была частым явлением. Русские цари и императоры (исключая Ивана Грозного и Петра Великого) прибегали к этой мере в исключительных случаях, связанных главным образом с бунтами, мятежами, государственной изменой. «Цивилизованный» Запад в этом смысле был куда более жестоким и изобретательным.

Эра немилосердия

Конечно, уголовное законодательство и у нас не было избыточно гуманным. С криминалом всегда боролись решительно, и уголовных преступников на Руси охотно вешали и четвертовали при массовом стечении публики. Суды над ними совершались без волокиты и достаточно скоро. Мягкости к уголовникам не принял бы и сам народ: с пойманными на месте преступления «татями» часто расправлялись без всякого суда и следствия.

Особо жестокими казнями прославился первый русский царь Иван Грозный. Впрочем, о большинстве его зверств мы узнаем от западных авторов, далеко не всегда объективных. Биограф царя, современный испанский историк Исабель де Мадариага отмечала, что обвинения в адрес Грозного «основаны на западных источниках, оставленных Таубе и Крузе, Шлихтингом, Штаденом, Горсеем, Одерборном и ливонскими авторами, писавшими на немецком языке». «Все многочисленные иллюстрации к ним, – подчеркивала она, – находятся в книгах, напечатанных в Германии и Голландии, а следовательно, подпадают под категорию пропагандистских. Это не означает, что речь идет о чистом вымысле, но только наивный или пристрастный читатель может принять все эти рассказы за чистую монету».

Между тем на Западе и тогда, и позже творились не меньшие жестокости. На кострах «цивилизованной» Европы заживо горели евреи, ведьмы, еретики, алхимики, мусульмане, православные, ученые, народные вожди. Сожжения совершались на главных площадях, приговоры приводились в исполнение во время праздников и в дни бракосочетаний особ королевской крови. Нередко для приговоренных изготавливались шутовские наряды и колпаки, раздетых женщин возили под улюлюканье толпы по улицам средневековых городов. По существу, это был карнавал смерти. Известны случаи, когда костры под несчастными поджигали сами королевские особы.

Зачастую люди подвергались пыткам и смерти по самым ничтожным поводам. В 1302 году во Франции за похищение юбки, двух поясов и двух колец была закопана живьем некая Амелотта де Кристель. В средневековой Англии вешали даже за мелкие кражи. Только в лондонском Тайберне (место казни для простолюдинов) ежегодно казнили в среднем 560 человек. Кроме того, широко применялись уродования вроде отрезания носа, ушей, языка. Британская юстиция свирепствовала и позже: по «Кровавому кодексу», действовавшему в 1688–1815 годах, смертной казнью карались в разные годы от 50 до 220 преступлений.

В том же XVI веке, когда правил Грозный, Европа пылала в огне религиозных войн, сопровождавшихся еще более жестокими, чем прежде, казнями и преследованием инакомыслящих. Та же Исабель де Мадариага писала: «Разгул жестокости усиливался религиозными разногласиями, опирающимися на всеобщую веру в то, что борьба идет за вечное спасение. Достаточно напомнить о кострах римской и испанской инквизиций, о правлении герцога Альбы в Нидерландах, о казнях католиков и еретиков в Англии, о сожжении Савонаролы, Мигеля Сервета и Джордано Бруно, о Варфоломеевской ночи».

На Руси даже в то время картина была другой. Американский историк Нэнси Коллман в своей книге «Преступление и наказание в России раннего Нового времени» указывала, что казни здесь, в отличие от Европы, «не были театрализованными, намеренно насильственными и исключительно жестокими». «Скорее они были простыми и быстрыми, – отмечала она. – Практика же публичных казней, превращавшихся в театрализованное представление, появилась лишь при Петре I, который сам увидел их во время поездки в Голландию». При этом, по мнению автора, с конца XVII века количество случаев смертной казни в России сокращалось, так что российский судебный опыт был намного милосерднее европейского.

Смерть в плену

Были и преступления, к которым российская юстиция не знала жалости, в том числе добровольная сдача в плен. Еще в Литовском статуте 1529 года она объявлялась «потерей чести» – и за это предусматривалось суровое наказание. А Воинский устав Петра I сулил за «изменнические преступления» такие «наказания смертные», как расстрел, отсечение головы, повешение, колесование, четвертование, сожжение, залитие горла металлом, повешение за ребро на крюк. Особенно жестоко с военнослужащими, изменившими присяге, поступали в случае, если измена носила не единичный, а массовый характер.

После разгрома шведов под Полтавой условия капитуляции предполагали выдачу России перебежчиков (в основном казаков), добровольно перешедших в шведский плен и воевавших против своих. В пятом пункте условий капитуляции было указано: «Запорожцы и другие изменники, которые ныне у шведов находятся, имеют выданы быть его царскому величеству». Шведский историк Петер Энглунд пишет, что мятежных казаков казнили самым жестоким образом. Вокруг Полтавы и по близлежащей степи на каждом шагу попадались их тела в жутких видах и положениях: кто-то болтался на виселице, другие были живыми посажены на кол, третьи – с отрубленными руками и ногами, но тоже еще живыми повышены на колесе. Так же безжалостно были казнены перебежчики из русской армии.

Но и враги Петра были не менее жестоки. В 1704 году царь, выполняя союзнический долг, послал в поддержку польскому королю Августу II вспомогательный корпус. Воевавший со шведами король использовал русских солдат как пушечное мясо, бросая их на самые опасные направления. В разгар сражения у Фрауштадта (ныне польский город Всхова) Август предательски бежал, отступив со своим войском к Кракову. Часть русского корпуса с боями вырвалась из окружения, но большинство наших солдат и офицеров – до 4 тыс. – оказались в плену. Об их судьбе рассказал историк Владимир Воронов: «Они были зверски убиты по приказу фельдмаршала Карла Густава Реншёльда. Шведские солдаты окружили пленных кольцом и, как писал очевидец, "около пятисот варваров тут же без всякой пощады были в этом кругу застрелены и заколоты – так, что они падали друг на друга, как овцы на бойне, так, что трупы лежали в три слоя"». Как сообщает «Журнал, или Поденная записка Петра Великого», «а которые из солдат взяты были в полон, и с теми неприятель зело немилосердно поступил… ругательски положа человека по два и по три один на другого, кололи их копьями и багинетами».

Вместе с солдатами убили и офицеров, в том числе и нескольких немцев, которые в ответ на предложение Реншёльда отойти в сторону и перекусить ответили по-немецки: «Нет, среди нас нет немцев, мы все русские». «Забыв о своем бедственном положении, – вспоминал шотландец капитан Томас Аргайл, бившийся вместе с русскими и раненым попавший в плен, – я решился приблизиться к фельдмаршалу и именем Господа напомнить ему о человечности и законах войны. Снизойдя до ответа, сей рыцарь снегов объяснил мне, что ни человечность, ни законы войны не распространяются на животных, каковыми были, есть и останутся русские. Впрочем, добавил он, если на то есть мое желание, я могу разделить их участь. Признаюсь, малодушие мое возобладало над совестью, я предпочел умолкнуть».

Между прочим, во время Полтавской битвы фельдмаршал Реншёльд и генерал Карл Густав Роос (непосредственный исполнитель его приказа об убийстве русских пленных) сами попали в плен. Но карать палачей Фрауштадта Петр не стал, а, напротив, обласкал и осыпал милостями: пленные шведские военачальники были наглядным свидетельством его триумфа. Получается, что русский царь не хотел выглядеть варваром в глазах европейцев, у которых он многому научился. Они же и тогда, и гораздо позже не считали русских равными по происхождению и достойными человеческого обращения.

Лютости ляхов

Вообще, в России с пленными других государств и народов обращались иначе. Тот же Петр поднял кубок «за учителей своих» – пленных шведов – и после заключения Ништадтского мира отправил их на родину; пленные французы из разбитой армии Наполеона, как правило, устраивались воспитателями дворянских детей в России.

Но так было не всегда и далеко не во всех странах. Польский шляхетский гонор, самоуверенность и презрение к соседним народам прошли через столетия и сохранились доныне. От этого веками страдали русские, белорусы и особенно украинцы. В наши дни, когда Польша демонстрирует по отношению к России такую враждебную позицию, что нашим вечным недругам англичанам и немцам это и не снилось, полезно вспомнить некоторые страницы истории.

Например, хотя бы вот эту. Незадолго до гибели Александра Пушкина вышел в свет первый номер созданного им журнала «Современник», где были опубликованы его размышления о собрании сочинений Георгия Конисского, архиепископа Белорусского. Речь в этом издании шла в том числе о расправах поляков над украинскими повстанцами в 1638 году. Пушкин цитировал: «Казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и коварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ. <…> Гетман Остраница, обозный генеральный Сурмила и полковники Недригайло, Боюн и Риндич были колесованы, и им переломали поминутно руки и ноги, тянули с них по колесу жилы, пока они скончались; полковники Гайдаревский, Бутрим, Запалей и обозные Кизим и Сучевский пробиты железными спицами насквозь и подняты живые на сваи; есаулы полковые Постылич, Гарун, Сутяга… прибиты гвоздями стоячие к доскам, облитым смолою, и сожжены медленно огнем; хорунжие Могилянский, Загреба… растерзаны железными когтями, похожими на медвежью лапу; старшины Ментяй, Дунаевский, Скубрей… четвертованы по частям. Жены и дети страдальцев оных, увидя первоначальную казнь, наполняли воздух воплями своими и рыданием, но скоро замолкли. Женам сим, по невероятному тогдашнему зверству, обрезавши груди, перерубили их до одной, а сосцами их били мужей, в живых еще бывших, по лицам их, оставшихся же по матерям детей, бродивших и ползавших около их трупов, пережгли всех в виду своих отцов на железных решетках, под кои подкидывали уголья и раздували шапками и метлами. <…> Они, между прочим, несколько раз повторяли произведенные в Варшаве лютости над несчастными малороссиянами, несколько раз варили в котлах и сожигали на угольях детей их в виду родителей, предавая самих отцов лютейшим казням».

Милосердие для Дамьена

Покушение на государя, властителя в любой стране воспринималось как тягчайшее преступление. Как правило, суд тщательно исследовал все обстоятельства дела, выявляя организаторов и сообщников, и определял меру наказания. Можно не сомневаться, что наказание было не только неминуемым, но и беспощадным. В 1757 году Робер-Франсуа Дамьен совершил покушение на французского короля Людовика XV, но его нож всего лишь оцарапал монарха. Дамьена пытали, причиной покушения он назвал то, что действовал «во имя народного блага». Преступника заботливо готовили для публичной казни. Его перевязывал лейб-хирург короля, помощник лекаря круглосуточно находился неподалеку. В тюрьме, куда заключили Дамьена, его охраняли около 200 гвардейцев. Одному из королевских поваров поручили готовить еду для обвиняемого, при этом тот обязан был перед подачей блюда испытывать его на каком-либо животном.

Несмотря на явные признаки психического нездоровья Дамьена, приговор ему был не только скорым, но и максимально беспощадным даже для того жестокого времени. Судебное следствие было доверено палате Парижского парламента. Процитируем приговор: «Суд объявляет Робера-Франсуа Дамьена виновным и изобличенным в оскорблении божественного и человеческого величия совершением злонамеренного, гнусного и отвратительного посягательства на жизнь священной особы короля и в наказание присуждает вышеупомянутого Дамьена к публичному признанию в преступлении перед главными дверьми собора Парижской Богоматери, куда его отвезут в телеге полунагим, лишь в одной рубашке и с зажженным восковым факелом весом в два фунта в руке. <…> Затем его отвезут в той же телеге на Гревскую площадь, где подвергнут на устроенном эшафоте истязаниям калеными щипцами его грудь, руки, бедра и икры; правую его руку, в которой он должен держать тот самый нож, которым он совершил вышеназванное убийство, сожгут серным огнем; на истерзанные клещами места нальют смесь из растопленного свинца, кипяченого масла, горячей древесной смолы, воска и серы, а затем тело будет четвертовано четырьмя лошадьми. Останки его должны быть сожжены, обращены в пепел и развеяны по ветру. Вместе с этим суд объявляет все движимое и недвижимое имущество преступника конфискованным в пользу его королевского величества. В то же время суд повелевает, чтобы до совершения казни Дамьен был подвергнут простой и экстраординарной пытке для открытия его сообщников; чтобы дом, в котором он родился, был срыт до основания; впрочем, без запрета впоследствии воздвигать на этом месте новые строения». Как говорится, простенько и со вкусом.

Активное участие в обсуждении методов пыток приняла и широкая парижская общественность. Так, один человек предложил, чтобы под ногти Дамьена поместили пропитанные серой пеньковые свертки и зажигали их; другой требовал, чтобы с него по частям сдирали кожу и на обнаженные мышцы наливали едкую жидкость до тех пор, пока он не назовет своих сообщников; третий посчитал, что нужно вырывать у преступника один зуб за другим. Надо отдать должное судьям, которые оказались милосерднее своих сограждан. Посоветовавшись с судебными хирургами, они решили ограничиться пыткой «испанскими сапогами» – правда, тоже весьма мучительной. В итоге Дамьен был казнен 28 марта 1757 года описанным выше способом при большом скоплении народа.

Цивилизация, прогресс принесли в палаческое дело нововведения: стали чаще вешать и расстреливать. А одним из самых знаменитых орудий казни, которое описано в сотнях трудов и запечатлено на многих картинах, стала гильотина. Этот легендарный агрегат изобрел немецкий механик и фортепианный мастер Тобиас Шмидт, а депутат Учредительного собрания Франции доктор Жозеф Гильотен предложил использовать как более гуманное средство казни. Во времена Французской революции данный способ исполнения смертного приговора был очень распространен, и не случайно гильотину считают одним из ее символов. Впрочем, эта машина продолжала сносить головы во Франции и после революции – вплоть до 1977 года. Интересно, что изначально инициатором разработки такого механизма был сам король Людовик XVI, гильотинированный 21 января 1793 года.

Кара для декабристов

В России с цареубийцами тоже не церемонились, но лишнего садизма избегали. Самый известный пример – процесс декабристов, которые планировали не просто захватить власть, но и убить всю царскую семью. Правда, не смогли сделать ни того ни другого. Зато они хладнокровно застрелили петербургского генерал-губернатора Михаила Милорадовича, пытавшегося их остановить. На юге, где началось восстание Черниговского полка, офицеры-декабристы во главе с подполковником Сергеем Муравьевым-Апостолом зверски избили полкового командира, который отказался к ним присоединиться. Тем не менее следствие по делу о бунте проходило достаточно либерально. Современники утверждали, что руководивший им генерал Александр Бенкендорф «испытывал сострадание, которое не скрывал».

5 июля 1826 года Верховный уголовный суд вынес по делу декабристов 36 смертных приговоров. Пять человек приговаривались к смертной казни четвертованием, 31 – отсечением головы. Однако император Николай I смягчил наказание: всем, кому грозило отсечение головы, сохранили жизнь, а главной пятерке заговорщиков четвертование заменили повешением. Вот только милостью это не назовешь, ведь во все времена повешение считалось позорной казнью. К тому же троих декабристов вешали дважды: в первый раз не выдержали веревки. Дело в том, что у их палачей просто не было опыта. Со времен Елизаветы Петровны в Российской империи почти не проводилось казней государственных преступников. Исключениями стали Емельян Пугачев с соратниками и подпоручик Василий Мирович, который пытался освободить из тюрьмы экс-императора Иоанна Антоновича.

После казни Николай I дал понять своему окружению, что близкие родственники бунтовщиков не несут никакой вины. Само понятие «члены семьи изменников Родины (ЧСИР)», как мы помним, зародилось гораздо позже. Император дал секретное распоряжение подготовить ему доклад о семейных обстоятельствах казненных и осужденных на вечную каторгу и другие наказания преступников. 28 семей декабристов были отнесены к нуждающимся. Этим семьям Николай оказал материальную помощь из личных средств, а дети получили поддержку при поступлении в учебные заведения.

Драму декабристов с врачом английского посольства обсуждал Пушкин. Собеседник поэта выразил невероятное удивление и заметил, что все при английском дворе поражены милосердием российских властей к бунтовщикам. Далее было сказано, что в Лондоне военный мятеж подобного масштаба закончился бы отправкой на виселицу 200–300 человек, а остальные участники закончили бы свою жизнь на галерах, будучи осужденными пожизненно. Кстати, в том же 1826 году Николай I отменил в отношении декабристов и вечную каторгу.